В статье рассматриваются «сложные» случаи территориального развития после распада СССР: сецессии, автономизации, серые зоны государственности во всех постсоветских республиках. Учитывая и реалистические, и конструктивистские основания сецесссий, автор перечисляет основные факторы (географические, исторические, политические, социологические, культурные, лингвистические, военные), влияющие на процессы автономизации и выхода территориальных политий из состава материнских государств, постулируя, что ни один из них не повторяется во всех 20 исследуемых случаях. Это означает, что никакой фактор не является детерминирующим, хотя западные источники таковым часто называют российский патронаж на постсоветском пространстве. Самые популярные факторы: функционирование государства-сегмента, в пределах которого оформляется сецессия, и наличие у сепаратистов политической организации (17 случаев из 20).

Статья посвящена политике непризнания отделившихся территорий со стороны Грузии, Азербайджана и Молдавии. Под такой политикой подразумеваются отказ в признании дефакто существующих политических образований и другие меры, сопровождающие таковой отказ и сопряженные с необходимостью выстраивания отношений с самопровозглашенными государствами. Новизна данного исследования состоит в в фокусе внимания автора на изучении вопроса о выстраивании коммуникации между «материнскими» государствами и политической элитой и населением конфликтных территорий. Сравнительный анализ трех приведенных сценариев показывает, что, несмотря на неизменность сути политики непризнания, в ее практической реализации присутствуют значимые различия. Хотя эта политика не приближает «материнские» государства к разрешению конфликта, в своих различных проявлениях она может способствовать как постепенному исчезновению вражды, так и усилению противоречий. Факторы, влияющие на политику непризнания, включают в себя существующие вокруг конфликта политические нарративы, доминирующие представления о моделях государственного строительства, политику государства-патрона, восприятие диалога с отделившимся регионом как угрозы идентичности, опыт проживания исторической травмы и войны.

Прежде изучению де-факто государств не уделялось должного внимания в академической среде, однако в последние годы наблюдается стремительное развитие данной области знания, значительный вклад в которое внесли исследователи из бывших cоюзных республик.
В результате распада СССР возникло семь де-факто государств, из которых четыре существуют и по сей день (Абхазия, Нагорный Карабах, Южная Осетия и Приднестровье), другие же три прекратили свое существование (Чечня, Донецкая Народная Республика и Луганская Народная Республика). Наибольшую активность в изучении де-факто государств проявляют армянские и российские исследователи, поскольку Армения выступает в качестве государства-патрона Нагорного Карабаха, а Россия – остальных трех из ныне существующих образований, реинтегрировав / включив в свой состав три прекратившие существование. Однако и западные ученые внесли значительный вклад в изучение де-факто государств несмотря на относительно низкий уровень взаимодействия с коллегами на постсоветском пространстве. В то время как исследователи, проживающие в изучаемом регионе, обладают глубоким знанием истории и культуры соответствующих территорий, их западные коллеги развивают и обогащают сравнительный и теоретический подходы. В фокусе внимания российских ученых находятся отношения де-факто государств Евразии с государством-патроном Россией, для западных же исследователей наибольший интерес представляет политика государств, в которых они проживают, по отношению к данным образованиям. Таким образом, постепенно сформировались две отдельные школы исследований де-факто государств Евразии: “местная” и “западная”, каждая из которых имеет свои особенности. В данной статье приводятся обзор “западной” литературы, посвященной де-факто государствам и содержащей оценки возможностей взаимодействия США и ЕС с де-факто государствами Евразии. Научная литература, проблематика которой выстраивается на взаимодействии Запада и де-факто государств, носит одновременно аналитический, объяснительный и нормативный характер, то есть в ней содержится описание и объяснение принимаемых и не принимаемых
Западом шагов, а также практические рекомендации для лиц, принимающих решения, по выстраиванию политики в отношении де-факто государств. Концепция “взаимодействия”, однако, подразумевает, что взаимодействие предпочтительнее политики “игнорирования” или санкционного давления. Согласно этой точке зрения, сотрудничество Запада с властями де-факто государств неизбежно.

Сегодня, по прошествии более чем семи десятилетий с момента возникновения тайваньской проблемы в 1949 г., она не только не утрачивает своей актуальности, но приобретает особую остроту на фоне роста напряженности в американо-китайских отношениях. КНР, уже нарастившая впечатляющую финансово-экономическую мощь и обладающая мощным военным потенциалом, сфокусированно движется к реализации к 2049 г. так называемой второй «столетней цели», предполагающей в том числе и возвращение Тайваня под управление Пекина. Приход в 2016 г. к власти на Тайване Демократической прогрессивной партии, стоящей на позициях подталкивания Тайваня к обретению независимости, повлек за собой почти полное «обнуление» всех достигнутых в 2008–2016 гг. результатов нормализации отношений между двумя сторонами Тайваньского пролива, развеял надежды на мирное решение тайваньской проблемы и вызвал очередной виток обострения обстановки в Тайваньском проливе. Цель данной статьи состоит в том, чтобы охарактеризовать стратегию и тактику внешней политики Тайваня в 2016–2022 гг., когда администрация Цай Инвэнь, категорически отвергнув формулу «одна страна, две системы», стала испытывать сильнейшее давление со стороны Пекина. Как показал проведенный в статье анализ, во взаимоотношениях с КНР администрация Цай Инвэнь взяла курс на проведение «твердой дипломатии» и продвижение в мировой дискурс нарратива, акцентирующего геополитическую, экономическую, технологическую и идеологическую значимость Тайваня и его автономного от материкового Китая существования для мирового сообщества и в первую очередь его либерально-демократической части. Столкнувшись со стремительным сокращением численности своих традиционных «дипломатических союзников» ввиду интенсифицировавшейся с 2016 г. активности Пекина по ограничению международного пространства Тайваня, тайбэйская администрация сделала ставку на привлечение новых партнеров-единомышленников среди западных либеральных демократий, целенаправленно усиливая такие свои преимущества, как развитая демократия, технологическая мощь и конкурентоспособная, инновационная, открытая экономика.

Статья посвящена ситуации c международным курдским движением в контексте возрастания популярности исламистских идей и концепций. Долгое время превалирующим трендом в среде курдов считалась левая доктрина, однако после 2011 г. и появления на региональной арене таких крупных игроков, как запрещенная в России ИГИЛ и иные радикальные религиозные организации, базирующиеся в Сирии и Ираке, начала формироваться тенденция поддержки ультраконсервативных партий и движений. Фактически на сегодняшний день наблюдается противостояние эволюционирующей левой доктрины, представленной Рабочей партией Курдистана и сирийской Рожавой, и исламистского концепта халифата (территории всеобщей социальной гармонии, выстроенной на основе принципов шариата). В период наибольшего могущества ИГИЛ ряд курдских групп поддержали исламистов и, будучи частью экстремистского интернационала, сумели захватить значительные территории в Северной Сирии и Центральном Ираке. Однако позже левые организации перешли в наступление и вернули довоенный статус-кво. В этой связи важно понять, какие именно причины социально-экономического характера привели к росту влияния исламистов и какие имеются перспективы у религиозных радикалов в рамках международного курдского движения.

В данном эссе рассматриваются пять причин военного участия России в сирийском конфликте, которые полагаются в исследовательской и экспертной литературе как первопричины российской военной операции: борьба с терроризмом, сопротивление однополярности, внутренний популизм, преодоление изоляции России после начала Украинского кризиса и защита правительства Асада. Делается вывод, что борьба с терроризмом и защита многополярности стали релевантными причинами, способствующими началу сирийской военной операции. Сформированный в российском истеблишменте образ многополярности, возникающей ввиду упадка США, также подтверждает, что российская операция в Сирии психологически подготовила Россию к специальной военной операции на Украине. В случае с Сирией (2015) упадок США был воспринят как закономерное следствие плачевных результатов военных операций под руководством США в регионе, которые лишь подстегнули исламский радикализм, создав экзистенциальную угрозу для России. В случае Украины (2022) США также считались державой, находящейся в упадке и попытавшейся использовать Украину в качестве плацдарма для военной агрессии против России. Данное исследование является результатом экспертных интервью, проведенных в Москве в марте 2020 года.

В статье анализируется история Турецкой Республики Северного Кипра (ТРСК) как де-факто государства с 1983 года. ТРСК обладает рядом особенностей, отличающих ее от других де-факто государств. Так, при наличии граждан ЕС в составе населения, ТРСК пользуется поддержкой и влиянием Турции – государства-патрона, не являющегося членом Европейского Союза. Несмотря на провозглашение ТРСК независимым государством, ее лидеры вплоть до момента избрания Э. Татара президентом в 2020 году прилагали усилия, направленные на воссоединение острова на базе федеративной модели. Еще одна уникальная особенность ТРСК заключается в более сильной традиции гражданского общества по сравнению с оппозицией, представленной политическими партиями и неправительственными организациями, которые периодически вступают в конфликт с правительством Турции по поводу его политики по кипрскому вопросу и в отношении ТРСК. На позицию Турции как государства-патрона ТРСК влияет динамика ее отношений с Европейским Союзом. Отсутствие какого-либо прогресса в вопросе членства Турции в ЕС и бескомпромиссная позиция руководства греков-киприотов на переговорах в последние десятилетия способствовали изменению позиции Турции по кипрской проблеме. После прихода к власти Э. Татар заявил, что федерализм как решение проблемы на острове невозможен, и настоял на реализации модели двух государств при поддержке Турции.