Для американо-китайских отношений всегда была характерна асимметрия, при которой вектор их развития – курс на поиск сфер сотрудничества или акцентирование противоречий / соперничества – задавался проводимой Вашингтоном политикой в отношении Китая, а последний выступал реагирующей стороной. Наблюдаемое ныне усиление конфронтации между США и Китаем обуславливает необходимость осмысления того, как и почему «китайская мечта» о великом возрождении нации стала «американским кошмаром», заставив Вашингтон сделать выбор в пользу политики «сдерживания» Китая. С целью выявления логики формирования американской политики в отношении Китая автор анализирует динамику развития двусторонних связей с момента окончания холодной войны.

Для объяснения эволюции этих отношений в статье применяется авторская концепция «стратегической основы», под которой подразумевается сотрудничество двух стран в области противодействия внешней экзистенциальной угрозе для США. Периоды, когда такая внешняя экзистенциальная угроза для США существовала и интересы двух стран в минимизации ее рисков совпадали, характеризовались стратегической стабильностью американо-китайских отношений, отсутствием кризисов двустороннего взаимодействия, динамичным сотрудничеством двух стран по широкому спектру вопросов двусторонней, региональной и глобальной повестки. И напротив, в условиях отсутствия такой угрозы отношения были нестабильными, происходило обострение противоречий и соперничества. Уникальность современного этапа состоит в том, что ввиду становления Китая в качестве глобальной державы и неоправдавшихся ожиданий Вашингтона в отношении Пекина уже сам Китай начинает восприниматься Вашингтоном в качестве экзистенциальной угрозы.

В статье рассматриваются факторы, которые позволили северокорейскому режиму семьи Ким сохранять власть на протяжении десятилетий в исключительно неблагоприятных условиях. В современной политологии принято считать, что авторитарный режим сталкивается с тремя видами угроз: угрозой элитного заговора, угрозой массового выступления и угрозой внешнего вторжения. В статье демонстрируется, что в случае с КНДР, которая является частью разделенной страны, потенциальная угроза массового выступления выше, чем в большинстве авторитарных режимов, однако властям удается ее нейтрализовать с помощью политики информационной самоизоляции, дополненной мерами административно-полицейского контроля. С другой стороны, существующая угроза поглощения бедного Севера богатым Югом во многом обеспечивает единство элит и снижает вероятность возникновения заговоров, которые статистически являются главной опасностью для современной автократии. Элиты понимают, что даже успешный переворот может спровоцировать коллапс северокорейской государственности, после которого у представителей нынешней элиты будет мало шансов сохранить свою власть и привилегии. На единство элиты работают также и историко-культурные факторы. Наконец, угроза внешнего вторжения (или же внешнего вмешательства во внутриполитический кризис) успешно нейтрализуется путем создания собственного потенциала ядерного сдерживания. Северокорейское руководство и, шире, элита в целом существуют в условиях экзистенциальной угрозы, созданной расколом страны и феноменальным экономическим успехом Юга, поэтому ради обеспечения политической стабильности элита готова жертвовать перспективами экономического развития. Вдобавок в рамках существующей системы руководство северокорейской автократии может во многом игнорировать настроения масс. Все это создает ситуацию, в которой власть может поддерживать стабильность в течение долгого времени и в самых неблагоприятных условиях.

Набравший в последние годы в Республике Корея популярность дискурс о «стратегической автономии» до сих пор остается без серьезной теоретической актуализации. Данная статья пытается восполнить этот пробел на основе изучения южнокорейского дискурса о «средних державах», из которого вырос дискурс о «стратегической автономии», и социально-исторического анализа представлений корейцев о политической субъектности, развивавшихся под мощным влиянием как западных идей начала ХХ в., так и политических реалий военного альянса с США. В первом разделе статьи авторы рассматривают особенности использования Южной Кореей понятия «стратегическая автономия» применительно к ее внешнеполитической стратегии. Данный концепт рассматривается с использованием конструктивистской парадигмы. Во втором разделе авторы рассматривают дискурс «средней державы», вокруг которого и выстраивается концепция «стратегической автономии». По сравнению с первым, данный концепт довольно подробно разработан в западном и корейском политических дискурсах. Наконец, третий раздел статьи посвящен изучению эволюции этих концептов в южнокорейском дискурсе. Исключительно важную роль в этой эволюции играют обстоятельства формирования и развития военно-политического союза с США, а дискурс вокруг его перспектив во многом определяет особенности внутренней политики страны. Авторы приходят к выводу о том, что с академической точки зрения понятие «стратегическая автономия» может считаться лишь дискурсивной категорией, близкой к понятию «хеджирование» (hedging), но оно является важным элементом политической идентичности Южной Кореи и существенным фактором внутриполитической борьбы.

В статье анализируются инструменты и механизмы, которые индийские политические элиты применяли для адаптации внешнеполитической стратегии по окончании холодной войны. Авторы кратко описывают внутриполитическое развитие Индии за последние 30 лет, отмечая, что, несмотря на неоднократный переход власти от одной коалиции к другой, общая внешнеполитическая и экономическая линии оставались неизменными благодаря межпартийному консенсусу, обеспечивавшему преемственность курса. Особое внимание уделяется стремлению индийского руководства сформировать мощный экономический базис, воспринимаемый в рамках стратегической мысли Индии как обязательное условие, позволяющее стране претендовать на статус великой державы. Авторы утверждают, что индийские элиты после 1991 г. взяли курс на выстраивание сферы влияния, которая должна была стать экономической, политической и военной основой для превращения Индии в один из полюсов полицентричного мира. Выделяются ключевые для индийской внешней политики направления (Южная Азия, Юго-Восточная Азия, регион Индийского океана, Ближний Восток) и отмечается, что основные внешние вызовы безопасности Индии остались прежними (Китай и Пакистан), хотя изменились качественно: КНР стала одной из сверхдержав, обогнав Индию по уровню экономического развития, а Пакистан обзавелся ядерным оружием. Авторы приходят к выводу, что в целом индийские элиты сумели сравнительно благополучно провести страну через хаос первых десятилетий постбиполярного мира, превратив ее в одну из крупнейших экономик мира и обеспечив необходимые условия для повышения статуса в мировой политике.

Концепция «нормативной власти», впервые введенная Яном Дж. Маннерсом, обычно применяется к внешней политике Европейского союза (ЕС). Она описывает способность распространять свои нормы и ценности среди других (чаще – соседних) государств, формируя общепринятое понимание того, что является «нормальным» в международных отношениях. В данной работе, присоединяющейся к набирающей популярность литературе, посвященной поиску феномена нормативной силы за пределами Европы, утверждается, что Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) является еще одной региональной группировкой, которая пытается распространить свои нормы и ценности по всему миру, тем самым превращая себя в источник «нормативной силы». В структурном плане данная работа построена следующим образом. Во-первых, автор кратко останавливается на концепции нормативной власти Я. Маннерса и ее применимости по отношению к Европе и Азии. Во-вторых, в статье определяются азиатские ценности, которые могут быть основой для нормативной позиции АСЕАН в мире. Сравнение ценностей АСЕАН и ЕС построено на рассмотрении двух проблем: роли государства в повседневной жизни людей и продвижении прав человека. В качестве примера последнего автор останавливается на кризисе в Мьянме, который вызвал резкую критику со стороны международного сообщества. Делается вывод, что превращение АСЕАН в «нормативную державу» весьма сомнительно, поскольку ее потенциал как поставщика норм ограничен группой развивающихся стран, которые отвергают западный универсализм и пытаются найти свой собственный путь в мировой политике.

Данная статья посвящена анализу причин, в силу которых у Токио в период после завершения холодной войны возникло осознание необходимости пересмотра выработанной в предшествующие десятилетия «жесткой линии» в отношениях с Москвой. Еще в период, предшествующий распаду СССР, Токио не скрывал своих намерений использовать тяжелую социально-экономическую ситуацию в СССР (а затем и в России) с целью получения территориальных уступок. Даже тогда повестку российско-японского диалога определяла скорее российская сторона, что во многом было связано и с серьезными ошибками японских политиков. После начавшегося в 2000-х гг. неожиданного для Запада и Японии выхода России из состояния экономической и политической турбулентности новые надежды Токио были связаны с уступками по «территориальному кейсу» из-за заинтересованности России в японских инвестициях, технологическом сотрудничестве (прежде всего с целью развития Дальнего Востока и прилегающих к нему территорий). Однако и здесь Токио ожидало фиаско. Японская внешняя политика в отношении России до прихода в конце 2012 г. «эпохи Абэ» демонстрировала «реактивный» характер, да и в дальнейшем громкие инициативы Токио, связанные с российско-японской повесткой, часто оказывались старыми предложениями Москвы, и благоприятные моменты для их реализации были в значительной степени упущены.

Внешняя политика Турции в первое десятилетие после распада биполярной системы сохраняла черты преемственности в сравнении со временем холодной войны: незыблемыми для нее оставались кемалистские принципы лаицизма и выбор в пользу дальнейшей вестернизации, ориентация на сотрудничество с ЕС и евроатлантическими структурами.

Однако постбиполярный период продемонстрировал существенные изменения внешнеполитического курса Турции. Существующие объяснения этого феномена зачастую отталкиваются либо от апелляции к исламской идентичности Партии справедливости и развития как основной причине произошедших изменений, либо от подходов, во главу угла которых ставятся экономические интересы Турции и в рамках которых акцентируется внимание на попытках Турции укрепить экономическую взаимозависимость с соседями по региону. Учитывая усложняющийся характер взаимосвязи внутренней и внешней политики и все более подвижные характеристики международной среды, представляется, что анализ внешней политики Турции в постбиполярный период требует альтернативного концептуально-методологического подхода, который позволял бы рассматривать изменения турецкой внешнеполитической линии с учетом сразу трех измерений. В этой статье автор прибегает именно к такому подходу. Он включает в себя изучение внутренней политики, международного контекста и трансформацию идейного и институционального обеспечения внешней политики. При таком подходе становится возможным объяснить логику «неожиданных» переориентаций Турции от сотрудничества с ЕС и западными странами в целом к попыткам закрепить свою ведущую роль на Ближнем Востоке и утвердиться в роли регионального гегемона по отношению к ситуативным альянсам с различными государственными и негосударственными игроками в более широком международном контексте.

Внешняя политика часто анализируется с точки зрения государства, его интересов или по национальным стратегиям. Однако, в персоналистских режимах помимо данной схемы существенно добавляется и фактор личности лидера (вождя, президента), который долгосрочно принимает все ключевые решения во внутренней и внешней политике. Таким образом, решение, которые зависит от одной личности, логично должно исходить из характера, жизненного опыта или собственных интересов лидера (и его окружения) и конкретной ситуации. Предлагаемая статья пытается анализировать через призму персонализма внешнюю политику на примере персоналистского режима в Туркменистане. Анализ политических, экономических факторов, а также вопросов безопасности в таких персоналистских системах показывает, что в реально акцентируются совсем другие приоритеты внешней политики нежели официально декларируются государством и далее перехватываются аналитическим и академическим сообществом.

В статье дан общий обзор основных факторов, влияющих на формирование внешней политики Азербайджана, а также проведен анализ, показывающий, каким образом эти факторы видоизменялись с момента обретения страной независимости вплоть до 2021 г. Цель статьи – проследить динамику развития как государства Азербайджан, так и азербайджанского общества. Делается вывод о том, что наличие Нагорно-Карабахского конфликта стало ключевым при формировании политической и экономической системы страны, а также сознания и восприятия мира ее гражданами. С момента обретения независимости основной задачей Азербайджана являлось изменение регионального статус-кво, а также возвращение военно-политического контроля над Нагорным Карабахом.

В теоретической части статьи автор рассматривает две категории государственности: малая и средняя держава. Устоявшиеся их определения говорят, что основной параметр их различия кроется в размере экономики, численности вооруженных сил, а также в критерии «воли» народов к решению экстраординарных внешнеполитических задач. Автор считает, что консолидация имеющегося потенциала страны сделала возможным не только достижение цели обеспечения территориальной целостности, но и переход Азербайджана из категории «малой» державы в «среднюю». Азербайджан намеренно шел к такому положению: посредством развития региональных связей и энергетической дипломатии, а также – изолирования Армении. В результате занятие в конце 2020 г. Азербайджаном семи районов и части Нагорного Карабаха, включая Шушу, стало значимым событием, что позволило стране коренным образом изменить складывавшийся годами невыгодный статус-кво.

В статье исследуется положение Киргизии в системе международных отношений и ее внешняя политика в контексте устоявшейся в стране после распада СССР социальной структуры, динамики социально-экономического развития, а также электоральных процессов. Эволюция международных отношений Киргизии рассматривается как производная от социально-экономических макропроцессов, развивающихся в республике на протяжении последних трех десятилетий. В данной статье сделана попытка совместить исследования внутриполитических процессов в Киргизии с их ролью в формировании внешнеполитических приоритетов страны. В условиях существования разветвленной клановой системы и хрупкости центральной власти сложно говорить о возможности ведения внутренне непротиворечивой международной политики. Внешнеполитическая активность Киргизии направлена прежде всего на поддержание определенного баланса в отношениях с крупными игроками в регионе с целью создания максимально благоприятных условий для трудовой миграции, получения финансовой помощи и транзитной торговли.